Все готово к отъезду: плацкартный билет до Иркутска, бидон для воды, изрядная сумма денег. Главный герой (инопланетянин, по существу мыслящее растение) бежит в тайгу чтобы сохранить свое Я.
Перечел свои записки и остался недоволен. Здесь в каждой фразе — влияние чужеродной среды. Кому нужна эта болтовня на местном диалекте? Не забыть и сжечь перед отъездом. Ведь людям я не собираюсь показывать. А наши все равно не прочтут и ничего обо мне не узнают. Наши и не залетят никогда в такую несусветную даль, в такую дичь.
Мне все труднее становится припоминать прошлое. От родного языка уцелело только несколько слов. Я даже думать разучился по-своему, а не только писать и говорить. Что-то прекрасное — помню, а что именно — сам не знаю. [...]
Я, кажется, становлюсь человеком!
Нет! Не для того я мучился тридцать два года, не для того страдал зимою без воды на жестком диване. Зачем было выздоравливать, если не с единственной целью: как станет тепло — укрыться в тихое место и умереть без скандала? Только так и можно сберечь, что еще осталось.
Напоминает профессора классики из Ракового корпуса, который объяснил главному герою латынь, выводя слова на снегу - в эти минуты он чувствовал себя тем кем он хотел, а не лагерной пылью. Собственно, ведь и Синявский писал на зоне Прогулки с Пушкиным (да, конечно, Дубровлаг - это конечно не лагерь описанный Солженицыным).
Но почему настолько важно было сохранение своего Я для них? Сейчас люди ищут себя чуть ли не всю жизнь, чего уж там хранить?
