Мечты о кораблях и дальних морях....
Мандельштам напишет:
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер — всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
И среди этой романтики уже намечается "но" - море и корабли, это конечно замечательно, но кудаж без любви то! Она всё движет, так что сидим на берегу и ждем любви, когда она сама приплывет :)
Галич позже разовьет тему:
Научили пилить на скрипочке,
Что ж - пили!
Опер Сема кричит: - Спасибочки! -
Словно: - Пли!
Опер Сема гуляет с дамою,
Весел, пьян.
Что мы скажем про даму данную?
Не фонтан!
Синий бантик на рыжем хвостике -
Высший шик!
Впрочем, я при Давиде Ойстрахе
Тоже - пшик.
Но - под Ойстраха - непростительно
Пить портвейн.
Так что в мире все относительно,
Прав Эйнштейн!
Все накручено в нашей участи -
Радость, боль.
Ля-диез, это ж тоже, в сущности,
Си-бемоль!
Сколько выдано-перевыдано,
Через край!
Сколько видано-перевидано,
Ад и рай!
Так давайте ж, Любовь Давыдовна,
Начинайте, Любовь Давыдовна,
Ваше соло, Любовь Давыдовна,
Раз - цвай - драй!..
Над шалманом тоска и запахи,
Сгинь, душа!
Хорошо, хоть не как на Западе,
В полночь - ша!
В полночь можно хватить по маленькой,
Боже ж мой!
Снять штиблеты, напялить валенки
И - домой!..
...Я иду домой. Я очень устал и хочу
спать. Говорят, когда людям по ночам
снится, что они летают - это значит,
что они растут. Мне много лет, но
едва ли не каждую ночь снится, что
я летаю.
...мои стрекозиные крылья
Под ветром трепещут едва.
И сосен зеленые клинья
Шумят подо мной, как трава.
А дальше -
Таласса, Таласса! -
Вселенной волшебная стать!
Я мальчик из третьего класса,
Но как я умею летать!
Смотрите -
Лечу, словно в сказке,
Лечу, сквозь предутренний дым,
Над лодками в пестрой оснастке,
Над городом вечно-седым,
Над пылью автобусных станций -
И в край незапамятный тот,
Где снова ахейские старцы
Ладьи снаряжают в поход.
Чужое и глупое горе
Велит им на Трою грести.
А мне - за Эгейское море,
А мне еще дальше расти!
Я вырасту смелым и сильным,
И мир, как подарок, приму,
И девочка с бантиком синим
Прижмется к плечу моему.
И снова в разрушенной Трое
- Елена! -
Труба возвестит.
И снова...
...На углу Садовой какие-то трое остановили
меня. Они сбили с меня шапку, засмеялись и
спросили:
- Ты еще не в Израиле, старый хрен?!
- Ну что вы, что вы?! Я дома. Я пока дома.
Я еще летаю во сне.
Я еще расту!..
Галич исполняет песню
Образ маленького скрипача, мечтавшего когда-то о морях и готового принять мир как подарок (хотя никто его дарить и не собирался ) развивает потом Кочетков:
Мой дедушка старый, но добрый старик
Мечтал, что я стану большим скрипачом.
И даже в далёком Милане
Я буду играть на концерте.
А внук его глупый закатывал крик,
Ведь он не хотел быть большим скрипачом.
Он плавать мечтал в океане
На старом пиратском корвете.
Среди акул и альбатросов
Мечтал стоять он на борту
Слегка подвыпившим матросом
С огромной трубкою во рту,
Крича в бою осипшим басом:
«На абордаж, орлы, вперёд!»,
И быть огромным одноглазым
И даже раненым в живот.
Как он мечтал из океана
Вернуться на родной причал
Весёлый раненый и пьяный.
О, Боже мой, как он мечтал
В портовом кабаке «Ривьера»,
В объятьях гейшу задушив,
Кричать: «А ну, скрипач-халера,
Сыграй мне чёньть для души!»
Но время проходит, и дедушки нет.
Он больше не будет стоять над душой;
Теперь-то ему безразлично,
Что внучек скрипач в ресторане.
Он по вечерам достаёт инструмент
И мучает скрипку. И всем хорошо.
Ему ж это всё безразлично,
Ведь он далеко в океане!
Среди акул и альбатросов
Мечтал стоять он на борту
Слегка подвыпившим матросом
С огромной трубкою во рту,
Крича в бою осипшим басом;
«На абордаж, орлы, вперёд!»
Быть одноногим, одноглазым
И даже раненым в живот.
Как он мечтал из океана
Вернуться на родной причал
Весёлый раненый и пьяный.
О, Боже мой, как он мечтал
В портовом кабаке «Ривьера»
В объятьях гейши умереть,
Крича: «А ну, скрипач-халера,
Давай играй, я буду петь!»
Он спел бы под скрипку под скрип старых мачт,
Про боцмана – злую собаку.
А маленький, злой, одинокий скрипач
Играл бы на скрипке и плакал…
Все три стихотворения - это, на мой взгляд, попытка сдабривания жизни воображением, попытка подслостить горькую жизнь щепоткой сладости.
Интересно, что Городницкий, который о парусах и не мечтал, получил от жизни все - и стихи и паруса и океаны:
